Сайт ветеранов 8-й отдельной армии ПВО

Учеба в оренбургском зенитном артиллерийском училище

Как я уже писал, в 1935 году я уволился с работы. Успешно сдал экзамены за 8-й класс, перешел в 9-й. Стало легше.
…Мы тогда рано взрослели. Международная обстановка была очень сложной. Несколько раз до этого страна была на грани войны: капиталистический мир никак не мог смириться с существованием Советской Республики. Из истории известно и об ультиматуме Керзона, и о событиях на КВЖД в 1929 году. Очень неспокойно было на границах с Румынией и Польшей. Набирал силу фашизм в Германии. И когда в 1933-м году к власти пришел Гитлер, сомнения исчезли, это война.
Я никогда не думал стать военным. Мечтал получить высшее образование, стать инженером. Любил точные науки: математику, физику. Увлекался астрономией и геофизикой. Любил историю. Привлекала профессия геолога-разведчика.
К 1935 году обстановка стала еще сложней. Европа бурлила. Лига наций бездействовала. Гитлер наглел. В нашей печати, особенно молодежной, очень много писали прекрасного об армии, ее жизни. Появились целые полосы, призывы: «Молодежь в авиацию!», «Молодежь в артиллерию!». И в том, что я стал профессиональным военным, «виновата» «Комсомольская Правда». К осени 1935 года я окончательно пришел к мысли — поступить в военное училище. Понимал, что скоро придется воевать с фашистами. А раз так — то к этому нужно серьезно готовиться.
В феврале 1936 года решил поговорить с отцом. Он внимательно выслушал. Потом рассказал. Что собой представляли офицеры царской армии, об их жизни.
— Конечно, командиры Красной Армии другие. Но есть и общее — военная жизнь, она у всех одинаковая. Беспокойная. А впрочем, поступай, как хочешь, мой сын, — в конце сказал он.
Я свое решение не изменил.
В военные училища подавали заявления почти все юноши наших двух классов, человек около двадцати. В нашем районе райвоенкомата не было, мы были прикреплены к Малину, 35 километров от Разважева. Туда и подали документы.
Учителя с одобрением отнеслись к нашим решениям. Вот только мне от них досталось. Был я длинный, узкоплечий, нескладный, тощий. Я всегда на ходу в школу и из школы читал, и поэтому сутулился. Микола Маркович Бабич открыто заявлял, что меня в училище не примут, там нужен не ум, а слепая физическая сила. В конце концов, меня почти убедили в этом. И хотя уже я жалел о своем решении, но из-за упрямства заявление из военкомата не взял. Хотя такое желание иногда было…
В апреле или мае прошли предварительную медицинскую комиссию. Она была строгая. Некоторые не прошли, и это было для них трагедией. К удивлению, я прошел.
23 июня я первый в нашей школе получил повестку приехать в Малин в РВК. Там мне предложили поехать в Оренбург в училище зенитной артиллерии. Заявление я подавал в полевое артиллерийское училище. Но о зенитной артиллерии знал, и сразу согласился: это была очень умная артиллерия… Дали мне пять рублей на дорогу, проездные документы, и я уехал…
Уезжал я в том, в чем ходил в школу: белая вышитая украинская рубашка, подпоясанная шелковым пояском с кисточками, брюки с латкой на колене (разорвал, играя в волейбол), тапочки пошитые братом Яковом из старых голенищ. По дороге в Москве купил тюбетейку. Побывал в мавзолее у Владимира Ильича, проехался на метро. Красная Площадь особого впечатления не произвела.
Утром 26-го июня приехал в Оренбург. Город был пыльный, здания в основном одноэтажные. Улицы песчаные, заасфальтирована была только центральная улица.
Училище только организовывалось — это был первый набор в него. До этого зенитчиков для всей страны готовило лишь Севастопольское училище ЗА. Но после успешного выполнения первой пятилетки и успешного хода второй создавались условия для производства зенитного артиллерийского вооружения, а значит и для развертывания частей зенитной артиллерии. Для этого понадобятся кадры.
Училище разместили в старом военном городке, здания усиленно ремонтировали. Поэтому прибывающих кандидатов разместили в палатках. Нужно было на первый курс набрать 200 курсантов. Всего же в Оренбург сдавать экзамены прибыло 3500 человек. 17 человек на одно место. Прибывали они со сдвигом, и это облегчало экзамены. Экзамены сдавали по многим предметам, вплоть до истории Древне Греции. В числе немногих я успешно сдал все экзамены. Но для нашей небольшой группы медкомиссию не создавали. А так, как я был убежден, что по здоровью не пройду, то домой писем не писал. И там не знали, что со мной.
В этот июльский месяц 1936 года территория училища напоминала муравейник. Одни приезжали, другие уезжали. Некоторых сразу отчисляли после первого экзамена, когда они показывали «нулевые» знания. С теми же, кто получил немного двоек, в течение июля организовали дополнительные занятия. И позже, уже в начале августа от них начали принимать повторные экзамены. Нас стало больше, имею ввиду сдавших экзамены, и 9-го августа была медкомиссия. Прошел всех врачей, меня признали годным и поздравили. И тут я спросил ошарашенных медиков: «А вы уверены, что я годен для службы в армии?» Меня сразу же пропустили еще раз уже с пристрастием. И снова везде «годен», «годен», «годен». В конце собрались все медики, кто-то задал вопрос — почему я усомнился в их заключении? И когда я рассказал о Миколе Марковиче и его безапелляционной точке зрения — что же нужно для армии — хохот стоял невообразимый. 9 августа 1936 года я был в числе немногих зачислен курсантом Оренбургского училища зенитной артиллерии. И в тот же день отправил письмо отцу со своим адресом. Но нас пока не обмундировывали.
… К концу августа набрали 200 курсантов. Из лиц, имевших так называемое среднее образование (в их число зачисляли и окончивших ФЗУ и разные курсы) сформировали 1-й взвод, 25 человек. Из лиц, имевших 8-9 классов 2–й и 3-й взводы, тоже по 25 человек. Остальные были в основном с 7-ю классами образования. Некоторые имели и 6-ть классов. Вместе с нами на учебу были зачислены и группа сверхсрочников из частей Дальнего Востока. Они были старше нас. Но образование у них было по 5-6 классов, а у некоторых и четыре. Правда. С ними с мая месяца шли занятия по общеобразовательным дисциплинам, главным образом по математике и физике. Они и стали нашими младшими командирами — командирами отделений, помощниками командиров взводов и старшинами. Было сформировано три батареи.
Не нужно удивляться низкой общеобразовательной подготовке первого набора в наше училище. Ибо в этот год действительную службу в Красной Армии проходили еще неграмотные, и только в 1937-м году неграмотность в армии была ликвидирована, уже все могли читать хотя бы по слогам и расписаться в ведомости денежного содержания. С командирами же в частях проводились занятия по общеобразовательной подготовке вплоть до начала Великой отечественной войны. Впрочем, если кто смотрел кинокартину «Сердца четырех», то там эти занятия прекрасно показаны. А с рядовыми приходилось тоже в частях заниматься — техника была сложная, чтобы ее эксплуатировать, — нужны были знания.
… Мы по-прежнему жили в палатках. Питались мы в столовой на Беловке, километрах в полутора от нас. Водили нас туда строем сверхсрочники. Они стеснялись водить нас, так как за это время мы основательно оборвались, многие были босые. Поэтому маршрут они выбирали закоулками, подальше от людных улиц, в основном по немощеным улицам.
Наконец нас обмундировали. Выдали выходные яловые сапоги, а для повседневной носки — ботинки с обмотками. С уже зачисленными в училище организовали занятия по общеобразовательным предметам. Одновременно мы помогали и ремонтировали здания. В военном городке имелись две больших двухэтажных казармы. В одной разместили учебный корпус, во второй наше — жилье. Кроме того, имелась огромная столовая, тир, клуб, котельная. Когда стало прохладно, из палаток нас временно перевели в клуб.
С 1-го октября началась нормальная учеба. Кроме военных дисциплин, продолжались занятия и по общеобразовательным предметам в объеме десятилетки, конечно по ускоренной программе, которую составляли исходя из образования курсантов.
Учеба была напряженной. Учили нас прекрасные преподаватели. Некоторые из них участвовали в Гражданской войне. Командирами взводов, батарей были выпускники Севастопольского зенитного артиллерийского училища. Начальником училища был полковник В. П. Заборовский. В годы гражданской войны, командуя артиллерийской батареей, был награжден орденом «Красного Знамени». Он был любимцем курсантов. Среднего роста, подтянутый, доступный, всегда внимательный, он настойчиво добивался отличного знания курсантами боевой техники, был нетерпим к любым послаблениям и условностям. Он с нами, курсантами, вечерами часто встречался… Какие же это были разговоры! Под стать ему были, и его ближайшие помощники — начальник политотдела полковой комиссар С. И. Мелихов и начальник учебно-строевой части военинженер 2-го ранга Ф. А. Иванов. Среди курсантов они также пользовались огромным авторитетом, особенно Ф. А. Иванов. Полковник Заборовский проявлял огромную заботу о нашем быте, оснащении училища нужной техникой, лабораторным оборудованием. Для курсантов он ввел четырехразовое питание — второй завтрак между 11-12 часами дня. Наконец он добился лично у Маршала Советского Союза Н. Н. Тухачевского, с которым был лично знаком, 200 пар хромовых сапог для нас. С обмотками было покончено. Яловые же сапоги превратились в повседневные.
Такими же опытными были и наши строевые командиры — командир дивизиона капитан Чемеринский Леонид Иосифович и командир 1-й батареи капитан Ставцев Иван Васильевич, а также многочисленные командиры взводов и младшие командиры. Хочу особо подчеркнуть роль последних в становлении училища. Как уже писал выше, все они были из дальневосточников. Старшиной нашей батареи был старшина Лещенко Михаил Васильевич, помощником командира взвода — сержант Ткаченко Михаил Васильевич, а командиром отделения — младший сержант Ануфриев Василий Степанович. Так же было и в других взводах и нашей, и второй батареи. Они то, дальневосточники, и определили в значительной степени лицо училища, как командного, строевого заведения. Они внесли в нашу жизнь уважение к уставам, к внешнему виду, стрелковой выучке, заботу о подчиненных, и с то же время товарищеские взаимоотношения, строгую, но справедливую требовательность. Пишу об этом потому, что испокон веков известно, что лицо любого общественного организма, касается ли это завода, колхоза, горкома, райисполкома, или же воинской части, закладывается в самом начале его организации. И впоследствии очень трудно, что-либо изменить. И что нижестоящие подобные организмы копируют до мелочей вышестоящих… Поэтому грустно становится на душе, когда смотрел заседания 1-го и 2-го Съездов Народных Депутатов и Сессии Верховного Совета СССР… Непрерывное митингование, бесцеремонное поведение некоторых депутатов, безответственность в заявлениях, увы, частые отсутствия продуманности и взвешенности предложений ряда лиц вызывает тревогу: а вдруг с них возьмут пример депутаты выбираемых советов от сельского до республиканского?
Не буду останавливаться на том, как мужало училище, как изыскивалось все новое, хорошее. Буду говорить о том, что нас формировало, как командиров Красной Армии.
Я уже говорил о строевых командирах училища. Они были очень справедливые и одинаково требовательные ко всем. Эти же качества они воспитывали и у нас, используя любые возможности. Приведу пример, как ими был использован порядок, очередность, если хотите, получения нами хромовых сапог для повышения учебы. Так вот, не знаю по чьему предложению, но курсанты сапоги получали по следующему принципу: первыми в батарее — те, кто учился с оценками только «отлично». Таких не оказалось. За ними шли те, кто учился на «хорошо» и «отлично», но по среднему баллу. Потом те, кто имел и «посредственные» оценки, и тоже по среднему баллу. Замыкали же тте, кто имел хотя бы одну неудовлетворительную оценку, и тоже по среднему баллу. У меня все оценки были «отлично», кроме физо, по нему имел двойку. Честно сознаюсь: на физо не налегал, дополнительно не занимался, так как было стыдно показать товарищам свое физическое бессилие. Поэтому, хотя в батарее у меня был самый высокий балл, сапоги я получил в группе двоечников… Конечно, среди них первым… Меня за эту двойку никто особенно не ругал, ибо видели, что шло формирование организма, и что это дело временное, но скидки на какой-то гипофиз никто не делал. И хотя сапог всем хватило, причем все получили их в один и тот же день, и были у всех очень хорошими и добротными и по нужным размерам, очень многих, и не только «двоечников» это сильно задело… В их числе, конечно и меня. Именно с этого дня я начал усиленно заниматься турником, брусьями и конём. И вскоре свою отсталость ликвидировал, ниже «хорошо» на снарядах не получал. Занимался, как правило, ночью, благо снаряды были недалеко, на нашем этаже по пути в туалет.
С большой признательностью вспоминаю преподавателей, которые также учили нас не только знаниям, но и жизни. Вспоминаю княгиню, кажется Оболенскую, учившую нас английскому языку. Это был пример учтивости, воспитанности, сдержанности, доброжелательности, добросовестности, трудолюбия… особо хочу сказать о преподавательнице русского языка и литературы Зинаиде Петровне Панковой. Она окончила Бестужевские курсы (родилась она в 1893 году, умерла в середине восьмидесятых в Москве). Она была влюблена в Пушкина, Лермонтова, русских классиков, в нашу природу, а в нас, курсантах души не чаяла. И эту любовь старалась передать нам. Часто между учебным материалом бросит фразу, которая западёт в голове на всю жизнь… Однажды я со своим товарищем Александровым пошли в библиотеку. Я рылся в книгах, а он сидя разговаривал с библиотекаршей, которая стояла. Библиотекарше было лет 25-26. Для нас она казалась уже старушкой. Вдруг входит Зинаида Петровна. Александров вскочил. Зинаида Петровна посмотрела на нас, поздоровалась, выбрала книгу и ушла. Через несколько дней во время урока она очень кстати. Как-то к слову, вдруг сказала: «Существо мужского пола не смеет называть себя мужчиной, если оно сидит в присутствии женщины», и невозмутимо продолжила урок дальше. Александро покраснел, я тоже понял, что к чему. Но нас заинтересовало — а как это относится к женщинам? И когда мы спросили. Она ответила: «Женщина — это прирожденное милосердие. Ко всем. От ребенка до старика. И если его нет — это не женщина». И все. Коротко и ясно.
… В столовой нас учили, как нужно кушать. С нами занимались командиры взводов и батарей. Вечером работали различные кружки: драматический, оперный, хоровой, вплоть до танцев. Впрочем, танцы преподавались в жилом корпусе. Меня, в частности, вальсу, танго, фокстроту и другим премудростям учила жена нашего командира взвода лейтенанта Гончаренко Александра. Она была дочерью комбрига. Вообще, жены наших командиров и военных преподавателей принимали самое активное участие в нашем воспитании. Весь коллектив училища разными методами готовил нас к самостоятельной жизни и работе. Из нас не воспитывали белоручек. Мы сами за собой ухаживали, как положено, несли наряды в очередь, аа иногда и вне очереди. Над нами шефствовала Оренбургская музкомедия, и мы, конечно посмотрели все, что они ставили. Очень часто организовывали совместные вечера отдыха. Не забывали мы и драматический театр им. Горького. И в музкомедии, и в драмтеатре были замечательные артисты.
Принимали мы активное участие и в общественной жизни города. Я уже писал, что мы рано взрослели… И когда в Испании 17-18 июля 1936 года вспыхнул мятеж против законного правительства, в училище был митинг. Мы уже тогда были интернационалистами. Как мы жалели, что не имеем военной профессии, чтобы туда поехать добровольцами!
Очень часто выступали на предприятиях перед трудящимися, а иногда и в кинозалах перед началом сеансов. Я дважды выступал так в кинозале, причем выступление шло в прямом эфире по областному радио. Никогда у меня никто не проверял тезисов, никогда я не писал текста своего выступления. В том числе и для прямого эфира. Но сейчас я это сделать не могу, уже на старости где-то определяют, что может говорить член партии с уже 50-летним стажем… Имею ввиду поселковое радио…
Многие из нас работали пионервожатыми. В их числе и я — в школах № 20 и 32. К своим пионерам приходили по несколько раз в неделю, в часы самоподготовки. На встречи шел как на праздник. С населением проводили, как правило, индивидуальную работу: ходили по квартирам, беседовали. Это когда обсуждали проект новой Конституции 1936 года и кандидатов в депутаты.
В мае мы выехали в лагерь. Он располагался в 18 километрах от города, недалеко от Павловки, в красивом месте у старицы, кажется Сакмарки. Добирались туда пешком с полной выкладкой. Занятия проводились в основном по военным дисциплинам. Часто были полевые учения и занятия. И куда бы преподаватель не давал направление, почему-то мы всегда прокладывали маршрут через эту бахчу. Там сторожем был уже пожилой украинец. Увидев торопящихся курсантов, он улыбался в пышные усы, и говорил: «Арбузы вон там, в шалаше «. Пытались ему платить, но он отмахивался: «Вы служивые, защитники Отечества, и вас надобно уважать». Боевые стрельбы выполняли на своей матчасти, работая номерами расчетов, стреляющими — по очереди. В лагере находились до конца учебного года.
… После возвращения из отпуска, узнали, что училище резко увеличилось по объему: стало 4 дивизиона, 12 батарей. Из 1-го набора выделили младших командиров в подразделения 1-го курса. Я был назначен помкомвзвода в одну из батарей нашего дивизиона. Во взводе был утром и вечером…
… В начале 1938 года был арестован органами НКВД, как враг народа, полковник Заборовский. Главное обвинение — связь с Маршалом Советского Союза Н.Н. Тухачевским. Участие в военном заговоре. Вскоре последовали аресты и других офицеров училища. Арестовали и военинженера Ф.А. Иванова. Помню, что на прошедшем в училище митинге в вину полковнику Забаровскому поставили второй завтрак для курсантов и 200 пар хромовых сапог: дескать, он хотел нас «купить», чтобы мы выступили против Советской власти.
Нагрузка на оставшихся офицеров возросла. Но вскоре прибыли выпускники Севастопольского училища, несколько человек с академических курсов, а также из строевых зенитных частей. В июле 1938 года начальником училища стал майор Михаил Иванович Рыбаков, командир 4-го полка противовоздушной обороны. До него обязанности начальника училища исполнял капитан Адашев. После лагерей уехали по домам, отдыхать.
… Учеба на третьем курсе началась как обычно. Ничто не предвещало никаких перемен. Но через несколько дней приказал программу за 3-й курс сократить с расчета выпуска нас в январе 1939 года. На нас нагрузка возрасла. Программа была переделана.
25 октября 1938 года вдруг с 4-го часа занятий были вызваны к начальнику училища 15 курсантов нашего курса. В их числе и я. Начальник училища объявил нам, что с этого дня мы не курсанты, а командиры взводов курсантов. Сказал, что звания нам присвоят по оценкам, полученным за 2-й курс (у меня были все «отлично», кроме физо — «хорошо»). Зачитал, кто в какую батарею идет, пожелал нам успехов, и мы разошлись. Я был назначен в батарею старшего лейтенанта Александра Молякова. Когда я прибыл к нему, он мне и рта раскрыть. «Вот и хорошо, что прибыл. Принимай 13-й взвод. В такой-то комнате поставлены кровати. Одна из них — твоя. Побыстрее рассчитайся в своей батарее, посмотри расписание, кажется завтра у тебя занятия, и за работу».
Так я стал лейтенантом. Началась самостоятельная работа. Мне тогда было 20 лет, 3 месяца и 13 дней…
… Вскоре прибыл приказ Наркома Обороны. Я был выпущен из училища как отличник.
Наши же товарищи по первому набору за несколько месяцев одолели курс учебы за третий год, в январе сдали государственные экзамены и разъехались в части. Лучшим из лучших были присвоены звания политруков. Но они разъехались не только в части зенитной артиллерии, но и в другие рода войск.