Сайт ветеранов 8-й отдельной армии ПВО

 Двадцатые годы. Учеба. Коллективизация.

После революции семья отца получила 7,5 гектаров земли. Так как изъятая у помещиков земля была в разных местах и по качеству также разная, то наделы были в шести местах. Ибо крестьяне скрупулезно делили землю с учетом всех факторов… До полей было от 0,5 до 4-х километров. Работали не покладая рук. Постепенно обзавелись и тягой, и живностью. Стало легше.
Из детских воспоминаний первым запомнилось, как в 1922 году я опрокинул вечером на себя большой чугун картофельного супа, на свином сале, ошпарился весь… Меня с того свету вытащила какая-то монашка, случайно оказавшаяся в соседнем доме. Она полмесяца провела около постельки, пока я был без сознания, использовала разные мази… и я ожил. Отчетливо помню смерть Владимира Ильича… Был страшный мороз, но вся деревня с флагами шла по улице, люди навзрыд плакали. А мы с братом, дыханием растопив изморозь на стёклах окна, наблюдали за этим всенародным горем. Потом в 1924 году, осенью, мне сломало ногу, чуть не погиб, спас брат Саша, он принял на плечи падающие огромные двери от амбара, и они не расплющили меня (их вес был 15 пудов). Научился снова ходить, и в 1925 году поступил в первый класс нашей, Жеревпольской школы, бывшей церковно-приходской. Окончив два класса, в 1927 году перешел на учебу в Розважев, там были 3-й и 4-й классы. В 1929 году закончил четырехлетку.
Вместе с учебой в школе проходил и деревенскую школу: пас телят, потом — поросят, затем — коровушку. Наконец доверили и лошадей. Ибо был уже в семье старшим. Братья и сестры образовали свои семьи.
В этом же, 1929 году отец с мамой поступили в колхоз. Я помню непрерывные сходки (собрания), на которых крестьяне до утра, до хрипоты спорили, как же лучше жить — в колхозе или же единолично. Года за два до этого в недалеко появившейся коммуне, организованно и бывшими буденновцами еще в 1922 году, появились первые трактора — "Фордзоны". Со всего района крестьяне бегали посмотреть на это чудо — железного коня. Так вот, помню, как в этот 1929-й год кулак Боднюк на одном из таких собраний продемонстрировал, что будет от колхозов. Он принесенную паляницю (буханку) хлеба облил керосином и сунул под нос зав. райземотделом Порядинскому: "Ну-ка скушай. Вот что будет с хлебушкой, когда по земле пойдут твои трактора".
Многое помню… Помню как раскулачивали. Наша деревня была в длину километра два с половиной. Дворов 180-200 было в ней. Раскулачили 4 или 5 дворов. Одного середняка. В числе раскулаченных был и Боднюк. Его выселили. Не знаю, где он жил, говорят — в каком-то городе. Когда же наш район оккупировали фашисты, он появился. Стал старостой. И 9-го августа 1943 года по его спискам из нашей деревни и соседней Розважева было схвачено 97 человек прибывшими эсесовцами и полицаями. Их вывели за деревню, заставили выкопать яму, и рядами ложили и расстреливали сверху. Потом там выставили караул… Люди говорили, что двое суток там земля шевелилась… В этот день были полностью сожжены с жителями деревня Ряска, а в деревне Зарудье жители успели уйти, кроме 40 человек. От деревни тоже осталось пепелище…
Помню как отец уезжал на подводе запряженной "Дерешом" и "Серым" в правление колхоза, сзади была привязана наша коровушка — "Рябая", в подводе лежали связанные куры… И как плакала мама. И как она возрадовалась когда весной 1930 года после статьи Сталина "Головокружение от успехов", разрешили выйти из колхоза всем желающим и забрать все обобществлённое, а оставшимся в колхозе возвратили коров, овец, кур… И наша рябая возвратилась в свой хлев… Все помню…
…В этом же, 1929 году в Розважеве, райцентре, расположенном от нашего Жеревполья в одном километре, на весь наш район были открыты первые два пятых класса. В них учились только дети колхозников, вместить всех желающих из района не было возможности. Классы были переполнены, каждый по 60 человек. На следующий год появились первые два шестых класса. Часть учащихся отсеялось, классы стали меньше, но все равно они были большие. Трудно было с учебниками, с бумагой, с карандашами… В 1931 году также были открыты два седьмых класса. В мае 1932 года я и закончил семилетку. Восьмые классы в районе страна была не в состоянии открыть… Такое же положение было и во многих районах нашей области. Ехать в Киев, чтобы поступить на учебу в 8-й класс никакой возможности не было. Да и вряд ли это было бы осуществимо, там было достаточно городских ребят… Поэтому пошел работать. Меньшие же братья — Ваня — учился, а Коля — подрастал. Работал сперва в топоотряде, проводившем съемки в нашем районе, делопроизводителем. Получал 60 рублей в месяц и полпуда, 8 кг, муки. Осенью топоотряд закончил работу и я перешел в райземотдел статистиком. А весной 1933 года поступил на Розважевскую почту сперва в Союзпечать, а потом телеграфистом.
… 1932-й год на Украине выдался засушливым. Все выгорело. Из колхоза почти все зерно было изъято. И в 1933 году начался голод… Стоимость пуда муки достигала 800 рублей. Поэтому ценность для нашей семьи представляли не 90 рублей, которые я получал, а эти 8 кг муки… Мама мешала небольшое количество муки с истолченными побегами из хвои и травы и делала лепешки. Помню их, зеленых, пружинящих на зубах… В ход пошли награды отца, сданные в Торгсин. Но я считаю, что нас спасла наша коровушка, "Рябая", ее молоко… Кроме того, помогали семьи Якова, Саши, Маруси и Марфуши. Принесут кто кувшин кислого молока, то еще что-нибудь. Некоторые поспешили зарезать своих коров, и они не выжили… Я знаю в деревне несколько семей, которые вымерли все, остались единицы… Но среди нашей семьи, имею ввиду и братьев, и сестер, все выжили.
В 1934 году стало легше. Осенью в Розважево открылись два восьмых класса. Школа называлась Школа Колхозной молодежи, ШКМ. Было построено очень быстро хорошее светлое здание. В эти два класса ринулись не только те, кто учился в этот год и закончил 7-е классы, но и те, кто 7 классов кончил раньше. Поступил на учебу и я… Но работу не бросил. Меня выручало то, что занятия проводились во вторую смену, после обеда, и по разрешению начальника почты в это время меня подменял мой товарищ, он был на два года старше меня, Мельник Володя, радист. Кроме телеграфа я принимал заказные письма, посылки, а часто и переводы, на которых сидел другой товарищ, 19-ти летний Терещенко Степан. Мы полностью доверяли друг другу, помогали друг другу. После учебу возвращался на почту , готовили письма, посылки, переводы к отправке, вместе принимали прибывшую из Киева почту, все раскладывали по ящикам деревень. Уходили с работы поздно. Спал 4-5 часов в сутки. Но уныния не было… Нет Степана, он вскоре еще до войны умер, а Володя Мельник с войны возвратился без руки… Сейчас ушел в небытие… Низко склоняю перед ними голову. Спасибо им. Ибо без них я не смог бы окончить восьмой класс. Да своим товарищеским отношением они учили меня и коллективизму, тому, что емко выражает фраза: «Человек-человеку — друг, товарищ и брат». Да и я не оставался в долгу… Это была взаимовыручка, взаимопомощь, без которой и которого нет социализма ни коммунизма. Я верю не в милосердие, о чем так много говорится сейчас, совершающееся время от времени без ущерба для личного благополучия, а в бескорыстие, совершаемое повседневно, ежечасно, всеми, причем без шума, без трескотни, как качество, необходимое для процветания общества.
В 1935 году я дошел до ручки: учиться и работать было дальше невозможно: это же была не вечерняя школа… И я по настоянию отца уволился, и девятый класс оканчивал уже только учащимся. Меня же заменил Ваня, окончивший семь классов. У него особого желания учиться не было, с охотой пошел работать…
Вот в такой домашней обстановке проходило мое детство. Пример моих родителей, безусловно, сыграл огромнейшую роль в формировании моего характера и морали, как и у моих братьев и сестер.
Отец не только в деревне, но и в районе, а потом и в области пользовался огромным уважением. Его называли "культурным хозяином". Он первым в селе начал внедрять предварительный посев люпина на песчаных землях и за счет этого получал высокие урожаи. Не раз принимал участие в районной выставке сельского хозяйства. В 1923 году его единогласно избрали членом правления районной рабоче-крестьянской инспекции (РКИ), и за правдой к нему многие шли. Потом его избирали и в областные органы, сейчас не помню, в какие. Но он часто выезжал в Киев на совещания и заседания. Он был беспартийным. Не раз ему предлагали вступить в члены партии, "переварить в большевистском котле", как он говорил, но он неизменно отказывался. В нашей судьбе был решающий момент — в 1927 году ему предложили переехать в Киев на руководящую работу. Он колебался, все это я помню. Но тут восстала мама. "Никуда я не поеду. Что ты с нами там будешь делать? " — и она заплакала и показала нас. Мне тогда было 9 лет, Ване — 7, Васе — 5 (он вскоре умер) и Коле — 2 годика. И отец отказался, а потом от всего этого отошел. Уже после войны я его спросил, почему он отошёл от активной политической жизни. Он тогда мне коротко сказал: «Шла непримиримая борьба за власть. Это не по мне». Об отношении к Сталину не высказывал. Только в 1952 году, когда я приехал в отпуск, уже после академии, он вдруг спросил: "Володя, когда на Киевщине сажают картошку? " Отца я хорошо знал, и понимал, что вопрос он не зря задал. Ответил уклончиво, — дескать, это зависит от весны.
— А конкретно?
— Если ранняя весна, то в конце апреля. Или в начале мая. А если поздняя — во второй половине мая.
— Нет, картошку в Киевской области сажают в январе.
— Тату, Вы что, шутите?
— Не я шучу, а шутят другие.
С этими словами он вытащил из стола папку, одел свои старые очки с веревочками вместо заушников, взял какую-то вырезку из газеты и взял другую.
— Возьми карандаш, бумагу и записывай.
Я не спорил, знал, что возражать бессмысленно.
— Приготовился? Тогда записывай. 1944 год. Дорогой товарищ Сталин, — прочитал он. — Рапортуем, что посевную закончили 20-го мая. Записал?
— Записал…
Это был первый год после освобождения области от фашистов.
Отец отложил эту вырезку из газеты и взял другую.
— Теперь записывай: 1945-й год… Дорогой товарищ Сталин… Посевную закончили на три недели раньше чем в прошлом году. Отними 21 день.
Я быстро взглянул на эту вырезку. Там стояла дата выпуска газеты что-то конца мая.
— Тату, так этот рапорт опубликован в конце мая, с этого дня и следует отсчитывать.
Он строго посмотрел на меня.
— Почему с этого числа? Тут ясно написано — на три недели раньше. А что опубликовано в конце мая — мало ли что. Может в дороге рапорт задержался. Или в газете не было места, были более важные сообщения, которые нужно было раньше опубликовать. Поставь 21 день с минусом.
Так прошлись мы по рапортам до 1952 года. И везде было: «на столько-то… раньше, чем в прошлом году».
— А теперь подсчитай — когда в Киевской области сажали картошку в этом году.
Я подсчитал… Получилось в начале февраля.
— Я понимаю — у товарища Сталина полно работы, не до каждой области. Но у него же есть помощники. Раз я, простой колхозник, мог сравнить эти рапорты, то они тем более должны были это сделать. И сказать товарищу Сталину: в Киеве сидят брехуны, нельзя им верить. И нужно строго с них спросить. Потому, что неизвестно куда они заведут. Нет большего врага, чем брехун, он хуже фашиста. А может так и в других областях?
… Да, он был очень мудрым человеком, мой отец. И не мог физически переносить ложь… Эту его привычку мы знали и никогда ему не лгали. Впрочем, и окружающим… Насколько я помню всех своих братьев — Якова, Сашу, Ваню и Колю и сестер — Марию и Марфу, они самыми строгими правдолюбцами оставались всю жизнь.