Сайт ветеранов 8-й отдельной армии ПВО

I. О родителях

Отец, Демид Никифорович, родился в 1882 году в очень бед­ной крестьянской семье последним ребенком. Его мама, Мотря, родилась в 1833 году, в это время уже «бабкой» принимала детей у рожениц, было то ей 49 лет. И вдруг... Поэтому, кроме официальной двойной фамилии, которая была у отца — Кулиненко-Годун, у него было еще и прозвище — «Демид-Бабич».
Мама, Евдокия Якимовна, родилась в соседней деревне также (?) в 1899 году, и уже в 1900 году у них появился первенец — Яков.
Отец окончил два класса церковно-приходской школы, мать бы­ла неграмотная.
Отец воевал в русско-японскую войну в инженерных войсках, был сапёром. На фронт ехал через всю страну, а после окончания ее со своими товарищами возвращался через Индийский океан, Суэц­кий канал, Босфор и Дарданеллы в Одессу. Как память об этом и сейчас растут у построенного им дома уксусные деревья, выращенные им из семян, привезенных с острова Цейлон.
В империалистическую войну отец воевал также в инженерных войсках и тоже сапером. Окончил её старшим унтер-офицером. Участвовал в Брусиловском прорыве. Имел награды. Их сдали в Торгсин в 1933 году, когда был у нас на Украине голод.
У них родились 12 детей – 6 мальчиков и 6 девочек. Из них — восемь до революции, выжили четверо (кроме Якова, Мария — с 1904 года рождения, Саша — с 1906 года, Марфа — с 1913 года) и четыре — после революции, выжили трое (я — с 12.7.1918 г., Ваня — с 1920 года и Коля — с 1927 года).
Отец и мать были тружениками с большой буквы, люди величайшей порядочности и честности. И скромности. В этом же духе воспитывали и своих детей.
Отец. Он никогда не курил. По характеру был строгим, но справедливым. Много читал, был очень умным и развитым. Владел множеством специальностей, так нужных в деревне. Достаточно сказать, что еще до революции после возвращения с русско-японской войны он вместе со своим товарищем, Терещенко Яковом, купили делянку леса, сами произвели вырубку, затем распилили вдвоем, по оче­реди построили два дома, каждый из двух комнат. Черепицу для крыш сделали сами, отливая ее из цемента... Эти дома и сейчас стоят.
Но земли у родителей практически не было: всего ¾ десятины. Поэтому у отца было еще одно деревенское прозвище: «Демид-огородник».
Мама. Она была очень душевной, доброй, ласковой. Не могла равнодушно смотреть на обездоленных. И им готова была всё отдать, хотя мы очень бедно жили. С ними она делилась скудным достат­ком, часто отрывая от нас. Когда я слышу разговоры об интелли­гентности, воспитании, милосердии, почему-то в памяти возникают два образа: академика Дмитрия Сергеевича Лихачева и моей негра­мотной мамы... В них я вижу прообраз наших потомков бу­дущего. И в это верю, невзирая ни на что...
Они были очень мудрыми, мои отец и мама. В них мы видели мудрых советчиков. Но никогда они не вмешивались в личную жизнь своих детей, в их судьбу, детей, которых они очень любили и ко­торые для них были очень дороги. Они с нами не слюнявились в бесчисленных поцелуях и не занимались словоизвержением о любви... Но их отношение мы всегда чувствовала без слов. Никогда они не навязывали и своей воли, каждый из нас друга жизни выбирал сам, и они сделали все возможное, чтобы мы были счастливы. В этом они видели смысл своей жизни. И в этих житейских вопросах моя маленькая мама была очень мудрой, не раз сдерживая своего горя­чего Демида Никифоровича: «Они сами разберутся, не мешай им». Никогда я не слышал, чтобы они спорили друг с другом при нас.
Причем мама всегда старалась укрепить в нашем сознании автори­тет отца. И никогда не обсуждали чьи бы то ни было действия соседей при нас. И как хорошо, ненавязчиво они нас учили пре­мудростям жизни. Когда я в 1932 году принес первую зарплату, отец дал мне пять рублей:
— Ты, сын, сейчас службовец, тебе нужно иметь карманные деньги.
Это я то, 14-ти летний!
— Зачем, тату?
— Мало ли зачем. Нужно.
— А что с ними делать?
— Что хочешь.
...Я купил с рук несколько книг, благо тогда можно было за 50 копеек купить хорошую книгу. Через несколько дней отец спрашивает: "Деньги уже истратил?" "Не все".
И я показал ему купленные книги. Он одел очки, внимательно прос­мотрел их. "Хорошие книги". Больше ничего не сказал… Так до армии у меня появилась книг 250-300. Пополнить ее мне помогал и Яков, он работал в школе учителем труда.
Когда мне исполнилось 14 лет, отец сказал: "Володя, до 18 лет я тебе запрещаю курить или употреблять спиртное. Услышу их запах, не обижайся. Ты еще по молодости не понимаешь, какой вред себе нанесешь. А исполнится 18 лет — поступай, как посчитаешь нужным". Я начал курить в 21 год...
Когда мне исполнилось почти 16 лет, и я за полгода вырос до 179 см, он так же немногословно сказал: "Сын мой, запомни, — у каждого мужчины в жизни есть три врага: водка, карты и женщины. От водки трещит голова, от карт пусто в кармане, а от женщин — и первое, и второе".
В жизни он много видел, выписывал газету, много читал. И много рассказывал. Вот только о себе в войне никогда не говорил.
Таким же кладезем мудрости была и его мама, бабушка Мотря. Правда, характер у нее был крутой. Она умерла в 1932 году, не дожив до столетия 1 год. Была она совсем слепой, но без работы сидеть... ...ей было уже 32 года, и о бесчинствах шляхтичей (земля принадлежала поляку Бряницкому), и о жизни в 19 веке. А сколь­ко сказок она знала! Все это впитывалось, как губка, но она никак не могла поверить, что есть самолеты и люди летают, что есть радио и телефоны...
Помню и своих старших братьев — Якова и Сашу. Яков еще юношей стал калекой - из-за тесных сапог изменились ступни, он стал хромым. Операции, которых он выдержал множество, не помог­ли. Образования у него тоже было два класса, как и у Саши. Они были очень умные, мои братья. Однажды, мне уже было лет 10, в лекарне врач, выслушивая меня, сказал своему товарищу: «Посмотри, типичный неврастеник». Слово запало мне в голову. Я спро­сил, встретившись с Яковом, что значит неврастеник. Он как-то хитро на меня посмотрел, подумал, потом говорит: «Невра­стеник, это человек, который хватается то за одно, то за дру­гое, но никогда ничего до конца не доводит. Я на всю жизнь запомнил эти слова, так как «неврастеником» никак не хотел быть...
Яков умер в 1944 году. А Саша с войны возвратился инвалидом, не действовала простреленная снайпером рука. Он был и смелым изобретателем. И по возвращении из госпиталя, что он только не настроил, чтобы побыстрее с бригадой восстановить разрушенное фашистами в колхозе!
До войны в нашем районе были две МТС. После освобождения на район остался один трактор. Лошадей почти не было. Пахали на коровах. Никто не подгонял, сперва вспахивали колхозное, потом брались за свою усадьбу… Так было…
Мои сестренки были неграмотными. Но, уже учась в 3-м классе я Марфу научил грамоте — писать и читать, как и еще троих взрослых женщин. Маруся осталась неграмотной. Так и умерла…