Литературные воспоминания. Полигон (армейские байки)

В жизни каждого полка ЗРВ раз в пару лет случается Его Величество Полигон. По причинам странным и непонятным, каких-то внятных распоряжений о том, что "да, полигон будет" или "нет, полигона не будет", не поступает до самого конца, и каждый год, ранней весной, как только сходит большой снег, начинается легкая суета, основой которой служит шелестящее над толпой "полигон...полигон".

В моей писанине есть скверное свойство: когда речь идет о чем-то очень хорошо знакомом, то я иногда забываю пояснять. Попробую хотя бы здесь исправить этот недостаток. Итак, что же такое полигон для солдата ЗРВ, зачем он нужен, как туда попадают и чем там на самом деле занимаются? 
Не скажу за Европу или Израиль, но в России полк ЗРВ (в европейской части) есть практически везде. Много и очень много подразделений подобного рода натыкано вокруг Москвы, на Севере и Западе страны. В братской Белоруссии тоже стоят наши комплексы.

Основная задача полка ПВО - ждать. Ждать каждый день, в идеале - не теряя концентрации, не начиная пить "марцуху" (*), и не крася заборы и бордюры. Так как полки ПВО состоят из людей, то просто "ждать", соблюдая вышеупомянутые условия, получается хреново, и поэтому существуют места, где проводятся реальные стрельбы боевыми ракетами по мишеням. Вот эти места и называются Полигонами. Сами понимаете, что где-нить в районе Всеволожска или там Люберец бабахать боевыми ракетами как-то не с руки, граждане не поймут.

Полигонов в мое время было два: один в полупустыне за Астраханью, местечко Ашулук, второй - в Казахстане, Сары-Шаган. Нам легла масть собираться в Ашулук.

Для того чтобы представить себе, что именно из себя представляют подобного рода сборы, я очень кратко перечислю, что именно везут: 
Человек двадцать пять офицеров.
Человек сто солдат.
Жратву на месяц на всех.
Топливо на месяц для обогрева и готовки (дрова и уголь), так же топливо для машин.
Палатки для солдат, на двадцать пять и сорок человек и все прибамбасы к ним (кровати, постельное белье, деревянные полы, печки)
(**) КУНГи для офицерского состава и все необходимое к ним (см. выше, но без деревянных полов).
Собственный автотранспорт (тягачи, водовозки, (***) ТЗМки, УАЗики)
Ракеты, которыми будем стрелять.
Пусковые установки, с которых будем стрелять.
(****)СРЦ, высотомер.
Оружие, шанцевый инструмент, боеприпасы, запчасти, колючая проволока в рулонах...
Шедрый Бакшиш. Это отдельная тема, которая непременно будет раскрыта до конца. :)
И т.д., и т.п...
Дело в том, что из всех удобств, предоставляемых на полигоне, советский зольдат получает лишь одно: площадку размером примерно 400 на 400 метров, голую, как мужик в бане, и плоскую, как стол. Все. Если ты что-то забыл, не взял с собой, решил, что оно тебе не понадобится, то ты Попал. И Попал ты конкретно, потому, что в голой как в бане и ровной как стол полупустыне ты не найдешь ничего. Ни за деньги, ни на обмен, ни даром. Т.е. вообще ничего в принципе. Впрочем, вру, специфические виды обмена существовали, но они были весьма… заковыристыми.
Опыт человека мерялся полигонами. Офицер, который съездил на 7-8 полигонов, понимал и знал в этой жизни неизмеримо больше того, кто не отрывал тохес от штабного стула. Впрочем, это лирика, мы отвлеклись...
Сборы начинались с того, что походный лагерь выстраивался еще в месте постоянного базирования: ставились палатки, в них устанавливались двухъярусные койки, настилались разборные полы, завозился весь инвентарь от метелок до дров и кувалд (зачем кувалды - расскажу потом). Проверялось все самими солдатами, причем не за страх, а за совесть - нам самим предстояло в этом жить, из этого есть, и этим укрываться...
Рядом с площадкой развертывания, о которой я упоминал, создается площадка, куда стаскивают все то добро, которое было перечислено ранее. Водилы копаются в движках, голые по пояс, лоснящиеся от соляры и масла дизелисты ковыряются в своих (*)ЯЗиках и "сотках", замначарт гоняет сынов гор, пытаясь втолковать им, как именно делать навес для его добра, сыны все понимают, но демонстрировать понимание не спешат. Все это в пропорцию перемежается командирским матом, на крошечный пятачок пытается втиснуться машинка Борьки Галкина, который представляет из себя медицинскую службу. Стоянка гуннов двадцатого века.
От большого ума площадка стоит в аккурат на направлении взлета-посадки истребителей с прикрываемого нами аэродрома, и периодически садящиеся "МИГи" впрессовывают в наши уши тугую, плотную волну сжатого двигателями воздуха.
… погрузка. Мрак и кошмар: происходит этот веселый процесс ночью, в свете прожекторов. Железнодорожники подогнали четыре плацкартных вагона и два десятка платформ. Вообще, если когда-нибудь, вы увидите такое чудное сочетание в одном поезде - плацкартные вагоны и платформы, на которых стоит что-то непонятно-футуристическое, зеленое и растопыренное - пожелайте пацанам удачи, они едут стрелять...
С рампы загоняется техника, слышны вопли: "еще чуток… стоп! Куда прешься! Влево, влево, с дороги, мудак!". Кто-то умудрился колесом соскочить с платформы, уже получил по самое не хочу, его втаскивают задом назад на платформу, рампа короткая, вся погрузка встает. Тут же отмеряют и рубят стальную проволоку из бухт, в изобилии привезенных зампотылом.
Как, Вы не знаете, на кой проволоку рубить? Счастливые люди... Дело в том, что любой колесный агрегат на платформе при перевозке надо крепить. Для этого существуют специальные ремни с замками, щелк-щелк - и машинка надежно закреплена, но дело происходит 20 лет тому, в глухом таежном поселке, поэтому только стальная проволока в бухтах. Ее рубят, затем пропускают петлями под мостами машин, цепляя их за выступы платформы, потом, навалившись втроем-вчетвером на вставленный в петлю лом, закручивают "косичку", намертво фиксируя машину. Каждые 300-400 километров проволока ослабевает, и мы будем, кроя матом эту жизнь, подтягивать ослабевшую проволоку ломами опять и опять. Тут же под колеса, прямо к платформе, прибивают деревянные колодки.
Водители надевают на лобовые и боковые стекла сложную конструкцию из многослойной фанеры, отдаленно напоминающую складной дот: дело в том, что в России существует национальное развлечение - стрелять из рогаток по окнам перевозимых "железкой" машин. Понятно, что на платформе - часовой с автоматом, но никто не отдаст приказ стрелять в ответ, "дурных немаэ".
Весь этот сюр добавляется еще тем, что мы на трассе Воркута-Ленинград, и мимо нас, по соседнему пути, периодически свистят пассажирские поезда, обитатели которых степенно пьют чай за окнами, обсуждают жизнь и пр. Нас они не видят: станция крошечная, поезд проходит ее, не снижая скорости. Еще идут грузовые: лес, лес, лес, штабеля леса и досок. Все это по соседнему пути, и мы прижимаемся к своему эшелону: очень неприятно стоять рядом со свистящим поездом.
Погрузка заканчивается под утро, нас возвращают в казармы, наскоро кормят холодной кашей с ужина, и мы отрубаемся без снов: вечером этого дня мы погрузимся в эшелон, поезд вздрогнет, и колеса начнут отстукивать мою крайнюю армейскую дорогу: на Ашулук.
- КП, кто палигона едет - падьем!
Сын востока, старательно надувая щеки, будит нас на обед. Ну не ори, не ори, все всё услышали, осознали, прониклись. Что-то едим, больше я не буду здесь обедать, по достоверным данным из штаба полка увольнять мой призыв (частично) будут с полигона.
... Солдату просто собраться: 90% своего имущества он носит с собой в карманах, остальные 10% ему ни при каких обстоятельствах не забудут вручить отцы-командиры. В вещмешок летит два блока папирос, спички, пачка чистой бумаги, рулон туалетной, карандаши и пара ручек, стопка конвертов, сменное белье. Моя "гражданка" в которой я уволюсь, едет в комплекте ЗИП.
...поезд, лязгнув в сочленениях, издал тяжкий вздох, и мы тронулись.
Поездка в воинском эшелоне несколько отличается от передвижения в пассажирском поезде, даже если Вы и едете таким же плацкартным вагоном: во-первых, по вагону плывут густые клубы дыма, на натянутых поперек ярусов веревках сохнет барахло, в сизых клубах дыма поблескивают наголо выбритые черепа и обнаженные торсы, надрывно тренькает тремя аккордами гитара, кто-то шлепает босыми ногами по мокрому полу. Ну "дикий поезд" времен Гражданской из фильмов - представили себе?
Кто не понял, несколько пояснений:
барахло на веревках висит потому, что воинский эшелон из Архангельской в Астраханскую область идет восемь-девять дней. Клубы дыма плывут потому, что некурящие в количестве пяти человек живут в первом по ходу движения кубрике с открытыми окнами, и в вагоне безраздельно властвует демократический централизм. Впрочем, ночью те, кому не спится и караул ходят курить в тамбур.
С нашим специфическим внешним видом и мокрыми полами - еще проще: жара. Жара такая, что когда стоишь на перегонах часами, можно сойти с ума. Единственное спасение - 200 литровая бочка с водой в тамбуре, из которой периодически на пол выливается несколько десятков литров холодной воды. Она испаряется и можно дышать. Посему и на голове все сбрито наголо - не так тяжело.
Для господ офицеров полигонный поезд - Большая Головная боль: народ сатанеет от безделья, и не устроить даже любимую офицерскую забаву под названием "марширующие зольдатики": просто негде. Сгоряча хотели конфисковать карты, но подумав, вернули назад: народ взвыл нешуточно. Мы с Халимычем сутками напролет играем в нарды, я от безделья уже начал задумываться об изучении узбекского языка.
Единственная отрада - караулы. Свежий ветер на платформе, никого рядом, степь пахнет разноцветьем трав, можно забить на Устав и безнаказанно курить, никто не вздрючит. Первое по козырности место - в вагоне машиниста состава: там постоянно сидят два наших орла с оружием и полевым телефоном, проброшенным до офицерского вагона. На кой хрен им оружие - непонятно, но смотреть на набегающие в прожектор рельсы - красиво.
Каждые несколько сотен километров народ вылетает с ломами, и начинает подтягивать проволочные растяжки на платформах. Оповещают о том, что "сейчас тронемся" только машиниста, он - ребят в кабине, они - командирский вагон, офицеры - нас. В этот момент главное успеть быстро запрыгнуть на платформу, потому что электровоз набирает скорость недетскими темпами.
Кроме всего ценного и нужного мы везем с собой Большой Бакшиш Белым Людям:
дело в том, что умение грамотно отлавливать цель и выстрелить по ней ракетой - отнюдь не самое главное достоинство полка ЗРВ, как могло бы показаться людям гражданским, и, следовательно, от героических будней армии далеким: самое главное - это произвести Нужное Впечатление на Решающих Вопрос. Поэтому одна из платформ охраняется куда как серьезнее, чем вагон с ракетами: это платформа с нарезной доской, там целых два часовых, у которых приказ стрелять при попытке хищения. И чем южнее мы продвигаемся, тем более недвусмысленные предложения о натуральном обмене получают часовые. Доска южнее Астрахани - это твердая валюта, за которую можно купить все и почти всех.
Вторая часть Бакшиша охраняется еще более радикально: рядом с ним спит командир полка. Это четыре двадцатилитровые канистры с чистым, как слезы вифлеемских младенцев, спиртом. Он не тек по грубым и ржавым внутренностям истребителя, не касался мерзкой резины сочленений и уплотнителей. Этот спирт - куда как более весомый залог хорошей оценки, нежели вся та стреляющая лязгающая бутафория на платформах.
Днем жара становится нестерпимой. Заправляют нас водой и топливом в самую последнюю очередь, и высшим искусством является успеть наполнить все емкости водой, быстро помыться под водораздаткой на станции, и хлюпая мокрыми трусами, оборачивающимися вокруг чресел, на ходу влететь в вагон поезда.
Еще одна маленькая станция, простая русская тетка, с разбегающимися лучиками морщин возле глаз:
- Сынки, может, вам принести поесть чего?
- Спасибо, мама, мы сытые.
- Может, чего надо вам?
- Бросьте письмо в почтовый ящик, если несложно.
- Брошу, сынок, обязательно брошу…
...поезд лязгает последний раз: Ашулук. Приехали.
"Бдаммммм!", - и второй уголок, дав искру о грунт, отлетает, как кегля от удара мяча.
Мы ставим палатки. Точнее, мы пытаемся их ставить, потому что вбить в это стальной кол от палатки - то еще шоу. Кувалды помните? Вот ими мы работаем уже второй час, пытаясь заколотить в грунт два десятка кольев. Грунт представляет собой иссиня-голубую глину, взять которую можно только динамитом. Спасаемся тем, что у дизелистов есть наждачный круг: затачиваем колья и все-таки к ночи ставимся.
Кухня до сих пор не развернута, своих запасов воды у нас - только во флягах, где брать воду нам полигонщики сказать забыли. Получаем буханку чернушки на четверых, банку консервов, едим уже при свете фонарика-"жужжалки", кроя матюгами отцов-командиров.
Ночь накатывается как-то разом, как будто вырубили свет: в черном южном небе видны яркие звезды, по степи разбросаны огоньки площадок. По беспроволочному телеграфу выясняем, что слева стоят коллеги из Киевского округа, справа - мурманчане, а севернее - ГДРовцы. В Европе особо не постреляешь, посему сюда катаются стрелять из всего Варшавского договора. С соседями знакомиться пойдем завтра. Сейчас - спать.
Поспали... Среди ночи слышен тонкий, с надрывом детский плач. Шакалы нашли какую-то поживу. Мороз пробирает по коже: натуральный звук детского плача. Наконец проваливаемся в беспамятство, балансируя в какой-то полудреме между сном и реальностью.
...подъем знаменуется ударами в рельсу. Полковой юродивый, начальник разведки майор Роднин решил озаботиться подъемом личного состава. Нехотя выползаем из палаток под вопли вчера выпустившегося и распределенного в наш полк лейтенанта. Лейтенант вытягивает тонкую цыплячью шею из неумело подшитого воротника полевой формы, и разоряется, демонстрируя согласно заветам Петра Алексеевича вид бравый и придурковатый. В конце концов, кто-то не выдерживает и любезно рекомендует лейтенанту прекратить пиздеть. Лейтенант затыкается на полуслове. Строимся.
Расклад на сегодня предстоит безрадостный и серый, как портянка: надо выкопать отхожее место, причем отдельно для господ офицеров, коим не пристало срать в ту же выгребную яму, что и плебсу. Первый абзац читали? Вот в этом грунте и предстоит копать.
Остальным не менее весело: натягивать колючку (от кого - не спрашивайте, ибо положено), разворачивать на позиции технику, в общем, обживаться на новом месте в пустыне. Тяжелая, грязная, предельно выматывающая работа под солнцем, физически вдавливающем тебя в грунт.
После обеда появились полигонные "купцы". Мать твою, что ж за "барщину-то" придумали?
Пояснение: Шедрый Бакшиш, бережно доставленный на полигон, это лишь часть дела. На полигоне всегда до черта работы и всегда мало людей, которых можно запрячь эту работу делать. В результате каждое стреляющее подразделение не только везет, чем богато (спирт, доски, стройматериалы и пр.) но и отдает своих воинов в барщину, т.е. выполнять какие-то работы либо на самом полигоне, либо там, где у полигонного начальства есть интересы. В этот раз комбинация выглядела следующим образом: соседнему астраханскому совхозу надо убрать пленку с помидор, за это оный совхоз поделится жратвой с полигоном. Пленку убирать едем мы, с нами жрачкой делиться не будут.
...гюрза очень не любит, когда ее беспокоят. Ну в самом деле, лежала себе под влажной, горячей пленкой, ловила кайф, а тут пленку резко сдергивают. Приходится куда-то ползти, шипеть, в общем, двигаться. Минут через 10 имеем сюрреалистическое зрелище: с места ночного отдыха стройными рядами сваливают гюрзы, кобры, гадюки и даже пара эф. Гадюка, сдуру сунувшаяся в нашем направлении, моментально остается без головы: тонкими ивовыми прутами мои хлопцы запаслись заранее, примерно зная, с чем нам придется столкнуться.
Управились быстро, с наслаждением лезем в мутный оросительный канал, несущий взвешенную глину: еще немного и поплавятся мозги.
Приезжаем на площадку, видим живого немецкого полковника. Херр оберст предельно недоволен, я бы сказал, даже взбешен: херр оберст подозревает, что мы виновны в том, что из расположения вверенной ему части ночью пропали три новых аккумулятора, два костюма химзащиты и по мелочи. Тоже мне, бином Ньютона, я даже знаю, кто на дело ходил ночью, не зря у водил был такой загадочный вид. Господин полковник считает своим долгом сообщить, что das ist unzulassig и вверенные ему немецкие зольдаты будут защищать имущество, ja. Тираду прерывает Вовка Тележников: как самый маленький он зашхерился в заднем ряду:
- Мы тебе, родной, еще Сталинград напомним, тут недалеко...
Строй начинает ржать, как стадо коней. Оберст покрывается пятнами, по-прусски красиво разворачивается и уходит. Обиделся, наверное.
..и снова приходит ночь, накрывая нас куполом черного неба, с проделанными в нем дырочками-звездами. Я еще не знаю этого, но через 10 дней я сниму форму...
Утро началось несколько необычно: на одной ноте пронзительно орал перепуганный до смерти, до животного ужаса человек. Я никогда до этого не думал, что голосовые связки хомо сапиенс способны издавать такие звуки. Вопящий идентифицировался как уже упоминавшийся мною майор Роднин: он несся, как подстреленный сайгак, а на штанах спереди у него стремительно расплывалось мокрое пятно. День начинался кошерно.
...кто из двоих распиздяев-лейтенантов, деливших кунг с Родниным, сунул ему в сапог свежепойманного ужа, мы уже никогда не узнаем. Почему у Роднина не сработало в голове, что в закрытый изнутри кунг даже таракан не влезет, не говоря уже о змее, мы тоже не узнаем. Все, что остается принять читателю - это апокалептическую картину уссавшегося майора Советской Армии, бегущего в степь с сапогами в вытянутых руках. Разные Кустурицы, Альмадовары и Спилберги просто не там и не тогда берут тематику, дамы и господа. Позвал бы кто из них меня на рюмку доброго коньяка, возможно, "Звездные войны", к примеру, выглядели бы совсем иначе.
Да, так день, как Вы уже поняли, начинался кошерно. Продолжение не заставило себя ждать: в палатку влетел штабной сержант моего призыва, с перекошенным от ужаса лицом:
- Пацаны, пиздец дембелю, Киевский полк обосрался, у них уже палестинские беженцы есть!
Нормальному человеку эта фраза не скажет ничего. Понимаю, Вы не жили в пустыне, не пили воду сомнительного качества. Что, еще не догадались? Ну тогда совсем подробнее:
Есть на Земле места, где, по моему глубокому убеждению, белому человеку делать абсолютно не хрен. Т.е. совсем. Даже сама природа говорит "нет", именно вопиет об этом: что в Северной Африке, что в описываемых мною сейчас местах бытовала одна и та же предельно грустная особенность: местные аборигены могли пить воду откуда угодно и какую угодно. И ни хрена. Белый же, рискнувший вести себя подобным образом, моментально ложился либо с холерой, либо с дизентерией, либо еще с какой-нибудь херней, классифицируемой исключительно на латыни. Так вот фраза "Киевский полк обосрался" означала, что кто-то хапнул некипяченой воды из ближайшей речки, и лег с дизентерией. Учитывая тот момент, что проживание коллективное, то процесс пошел, как степной пожар: народ начал ложиться массово.
Израиль, Палестина и беженцы имеют весьма отдаленное отношение к описываемому процессу: дело в том, что в случае вспышки дизентерии на площадке у приезжих производился следующий процесс:
площадка делилась на три части: нормальные, засранцы и палестинские беженцы. Нормальные, как следовало из названия это те, кто еще не успел поймать дизентерию. Со вторыми - тоже все понятно, это те, кто изображал собственной жопой прямоточный реактивный двигатель. К третьим относились те, кто уже вроде бы миновал стадию засранца, но еще находился под подозрением на рецидив. Соответственно, любое увольнение в запас с такой площадки останавливалось автоматически до того момента, как в зоне засранцев не оставалось ни одного человека на срок продолжительностью в инкубационный период болезни. Нас спас тот факт, что официальных контактов с киевлянами у нас не было. Неприятственность состояла в том, что неофициальных контактов было выше крыши, и ряд контактеров с той стороны как раз в данный момент исполняли номера в качестве засранцев. Стоило одному из нас лечь, и можно было бы по вполне законным медицинским показателям сидеть на этой площадке в пустыне долго. Очень долго.
Положение до кучи неприятно осложнялось тем, что молодые и зеленые пацаны ранних призывов выдували свою воду из фляг в первые 20 минут после наполнения, забывали солить воду, и как следствие, постоянно мучились от жажды. В общем, вели себя в пустыне предельно глупо.
Человек, в армии не бывавший (заметьте, я не сторонник той точки зрения, что туда надо ломануться табуном, снося двери военкоматов) не понимает разницу между новичками и старослужащими, механически считая ее равной "всего лишь" полутора годам. Это и так, и не так. Так это потому, что реально между мной и Тарасюком, которому еще полтора года тянуть эту лямку, полтора года разницы. Не так это потому, что в эти полтора года жизнь впрессовала столько, что на гражданке иногда не впрессовывается и за 10 лет. И именно поэтому Тарасюк будет получать подзатыльники, забыв кинуть соли в свою флягу, намочить ее чехол водой или поленившись помыть ноги всегда, когда это возможно. Прошу заметить - подзатыльники, а не по морде. А теперь, если хотите, назовите это дедовщиной. Я не буду оправдываться. Я так же не буду говорить, что написанное мной - это единственные проявления разницы "молодой-старослужащий". Бывало всякое.
Сегодня стреляют ГДРовцы. Немного о том, во что именно идет стрельба: мишень представляет из себя маленький беспилотный летательный аппарат, похожий размерами... ну не знаю, на легковой автомобиль. Привозят их на полигон в контейнерах, похожих на маленькие гробики, высотой в рост человека. Один гробик - один самолетик - сорок тысяч рублей. Моя мама в тот момент получала 115 рублей в месяц. Гробиками, или "тарой" на местном сленге, заставлены все пути в Ашулуке: страна зарабатывает и тратит денюжку.
Полигон, как не странно, не только расходная статья: стреляет тут все прогрессивное человечество, в частности братский народ Сирии, не менее братский народ Ливии, индусы, опять же. В общем, тот еще интернационал. Старший брат стриг по слухам, весьма не хилую сумму в валюте с желающих отточить свое искусство стрельбы по тарелочкам. Опять же, инструкторы, жратва, вода, и пр. Сирийцы жили в аккуратных домиках, по слухам - с кондеями, холодильниками и пр. добром. Я теперь понимаю, почему они так бездарно слили израильтянам все боевые действия: в окопы кондиционеры военная мысль как-то не сподобилась поставить.
Немцы отстрелялись классно: по каким-то унутренним негласным правилам они освобождены от Большого Бакшиша (еще бы это было не так, немецкий мозг такого авангарда как обмен спирта на хорошую оценку вынести не в состоянии), в армии у них, по слухам, действительно учат воевать, ну а тот факт, что немцы ребята старательные, доказан жизнью. Настала наша очередь....
Ранним утром, часов эдак в пять, пока воздух не превратился в горячий, дрожащий коллоид, вязко окутывающий тебя от сапог до макушки, в пустыне хорошо. Слабый ветерок еще несет остатки ночной прохлады, на песке, как на карте виден слепок ночной жизни: кого-то жрали, кто-то что-то куда-то тащил, характерные рваные следы гюрзы, скрывающиеся за ближайшим барханом. Это потом ты начнешь пускать макушкой зайчики, китель взопреет первой утренней порцией пота, моментально высохнет, прибавив белых разводов на твоей спине, и встанет горбатящимся колом. Через часа полтора примерно. Блаженствуй, парень, у тебя еще есть девяносто минут.
Автомат бьет по спине, норовя в самый неподходящий момент сунуться стволом тебе под руки. На кой хер нам их выдали, "забыв" присовокупить патроны, мы так и не поняли. Мы это я и напарник, идем по линии кабелегона от СРЦ до кабины, проверяем фишки своих кабелей. Вроде бы как все в порядке, нигде ничего не отвалилось, не повреждено, не держится на честном слове. Делать особо не хрен, господа офицеры появятся не скоро, вчера они изволили кушать водку с полигонными и соревноваться в метании харча на дальность в позе оленя за ближайшим барханом. Сегодня им не просто хреново, сегодня к ним издалека пришел северный пушной зверь Писец. Пили они, правда, не просто так, а в рассуждении прояснить ситуацию с сегодняшними стрельбами. Ну что ж, через пару часов узнаем, зря ли они клали печень на алтарь Отечества.
Там и сям в поле стоят столбиками любопытствующие суслики. Суслик вообще чем-то напоминает электрон в физической теории: точно определить его координату и скорость невозможно: вот он стоял, ты моргнул глазами, и суслика нет. Вообще. Лишь подойдя поближе, ты обнаруживаешь аккуратную дырку, слегка прикрытую травой. Сусликов пытались ловить, но затея эта, по меньшей мере, бесполезная. Впрочем, было выяснено, что если подогнать водовозку, и дать в систему его, суслика, нор, под давлением примерно тонну воды, то суслик, грязно матерясь и отплевываясь, выскочит из соседней дырки метрах в двадцати от места первоначального обнаружения. Этим, без сомнения интеллектуальным времяпровождением мы баловались дня два, пока не получили ласковых вразумляющих пиздюлей от командира автороты, нервно относившегося к моторесурсу.
...короткий мявк тревоги загнал нас в кабины. Пошел процесс...
- 400 на кабину есть.
- ИКО включен.
- Высотомер отрабатывает.
- СРЦ дает развертку, вижу засветки ответчиков.
- Фотоаппараты готовы.
Мы ждем. Мы делаем то, для чего сюда приехали, мы ждем, чтобы в кабине управления стрельбой была нажата одна кнопка.
...цель проходит по экрану (*)ИКО очень быстро: я успеваю хватануть ее на сопровождение на фоне яростного мата начштаба полка, мы даже успеваем выдать ее на дивизион, но толку мало: поздняк хлебать боржом, когда почки отвалились, и дивизион пуляет ракету как в копеечку. Все, мимо, отстрелялись, карапузики.
...на вечернем построении командир КП обводит служилый народ хитрым взглядом:
- А никто не хочет завтра домой уволиться, сынки?
Мы встречаемся с ним глазами. Завтра утром я буду уже свободным. Жаль немного пацанов: вить "косички" из проволоки и подбивать колодки они уже будут без меня.
Если когда-нибудь, вы увидите такое чудное сочетание в одном поезде - плацкартные вагоны и платформы, на которых стоит что-то непонятно-футуристическое, зеленое и растопыренное - пожелайте пацанам удачи, они возвращаются домой.

Конец.

Источник